 |
|
|
Лиза
Морозова :: Портфолио
:: Тексты
Провокативность как метод социально-психологического
воздействия
(на примере авангардного искусства)
сб. "Социально-психологические проблемы образования", 2002
<< :: К
началу статьи :: >>
Провокативность в культурно-историческом
контексте
Прежде, чем мы рассмотрим провокативность в качестве элемента художественной практики, обратимся к культурологическим работам, которые помогают понять культурно-исторические корни художественной провокации, ее органическую и неразрывную связь с культурным процессом и социогенезом.
Известный культуролог и специалист по семиотике Ю.М. Лотман писал о том, что жизнестойкость и возможность саморазвития культуры как сверхсложной системы связаны с тем, что внутри нее всегда присутствует "механизм для выработки неопределенности", создающий "резерв внутренней вариативности" (32, с.90-91). Провокативность выступает в качестве одного из таких механизмов выработки неопределенности в культуре. Если традиционная официальная культура (власть, другие социальные институты) обеспечивает стабилизацию, укрепление существующего положения вещей, то в противовес ей всегда должна существовать контркультура, представленная локальными субкультурами - сектами и другими эзотерическими объединениями, коммунами типа хиппи-сообществ, изолированными монастырями, группами "странных" артистов и художников, деятельность которых, размывающая границы существующих структур и противостоящая им, через кризисы и конфликты порождающая новое, обеспечивает тем самым гетерогенность культуры, без которой она нежизнеспособна в долговременном плане. При этом контркультура не оторвана, не отторгнута от "тела" культуры, она подобна зеркалу, особым образом отражающему конвенциональную культуру и общество с его ценностями и нормами. Ее фундаментальная социальная функция - расшатывать культурные и личностные стереотипы и таким образом способствовать изменению, обновлению, развитию как общества в целом, так и отдельных людей (25, 32).
К названным выше представлениям о механизмах "выработки неопределенности" и о "контркультуре" близко понятие "антиповедения" (обратное, перевернутое, опрокинутое поведение, "поведение наоборот", "замена тех или иных регламентированных норм на противоположность"). А.Успенский, посвятивший этим явлениям специальное исследование и изучавший феномен антиповедения на примере культуры древней Руси, указывает, что в ней сам принцип антиповедения как такового был в высокой степени узаконен и регламентирован (34).
В разные времена провокативный механизм включался в социальных ситуациях (инициация), в которых происходила резкая смена социальной позиции, например, переход из предшествующей возрастной группы в статус взрослого. Сюда относятся и ритуалы смены профессии, посвящения в маги, и т.п. Во время ритуалов инициации, как правило, происходило временное нарушение обычной социальной структуры ("коммунитас"), когда отменялись все установленные правила поведения. М. Элиаде отмечает, например, что в ходе женских таинств, связанных с родами, на севере Шлезвига "все деревенские женщины будто сходили с ума: все они шли к дому матери, танцуя и крича; если им по дороге встречались мужчины, они срывали с них шляпы и наполняли их навозом; если им попадалась телега, то они разламывали ее на куски и отпускали лошадь" (42, с.249). В ходе обряда инициации посвящаемые оказывались в особом переходном состоянии, утратив свой прежний социальный статус и еще не обретя новый, обычно более высокий. В некоторых обществах в этот период им разрешалось безнаказанно красть и ходить голыми. В то же время они подвергались жестоким физическим испытаниям и унижениям со стороны окружающих, в ходе чего должны были пережить внутреннюю трансформацию (32, 33, с. 169-170). Этот последний момент необходимо особо подчеркнуть. Странные и кажущиеся современному человеку жестокими "перформансы" того времени имели отчетливую социально-педагогическую и психотерапевтическую функцию, обеспечивая людям выполнение труднейшей психологической задачи - быструю смену социально-психологического статуса с соответствующей драматической перестройкой личностных установок и ориентаций, всей ролевой структуры. Средством такого, как мы сказали бы сейчас, личностного роста выступали вопиюще провокативные формы поведения, а также состояние сильной психологической фрустрации у участников таких "педагогических акций". Именно высокая эмоциональная вовлеченность и наличие чувства фрустрации сближает названные явления со сферой функционирования современного радикального искусства. Впрочем, во все времена какой-то элемент искусства воспринимается как радикальный, и возмущение по поводу акций художников-импрессионистов было не меньшим, чем у современных зрителей, наблюдающих акции человека-собаки Олега Кулика.
Одной из форм антиповедения, характерной для средневековья, является карнавал. В своей широко известной работе на эту тему Бахтин отмечает, что карнавал выполнял терапевтическую функцию как для каждого индивида, так и для общества в целом, воплощая идею вселенского обновления. "Человек как бы перерождался для новых, чисто человеческих отношений" (1, с.15), Для карнавала как для одной из форм антиповедения характерна своеобразная логика "обратности", непрестанных перемещений "верха" и "низа", разнообразные виды травестий, снижений, профанаций, шутовских увенчаний и развенчаний" (1, с.16.) Это пародия на мир, существующий вне карнавала.
Другой механизм "выработки неопределенности", также характерный прежде всего для средневековой культуры - феномен юродства. Целью жизни юродивого было не допустить "охлаждения страсти", вывести окружающих за пределы банального, обличать грехи и пороки слабых и сильных ("ругаться миру").
Известно, например, что популярный в Москве 19 века юродивый Степан Яковлевич никогда не мылся, а не менее известный Степан Митрич никогда не вставал с постели, выращивая из своего тела идеальные мощи.
Описан случай, когда Св. Симеон: "набрав за пазуху орехов, вошел ... в церковь во время Литургии и стал орехами гасить свечи. Его хотели прогнать, а он взошел на амвон и стал бить орехами женщин, так что едва выгнали его из храма: выбежав из церкви, он опрокинул столы с хлебами для продажи, за что хлеботорговцы его избили почти до смерти". (39, с.121).
Однако сам по себе "подвиг юродства" не являлся самоцелью, о чем свидетельствуют позднейшие запреты церкви на мнимых юродивых. "Такой безумный... должен был исполнять функцию общественной терапии" (7, стр.154).
Для России названный феномен особенно характерен, юродство здесь имело ряд специфических черт и играло заметную роль в общественной и духовной жизни. Вспомним то важное место, которое занимает сцена с юродивым в знаковом произведении русской культуры - "Борисе Годунове", а соответствующая ария - в репертуаре Ф. Шаляпина.
Приведенные выше примеры имеют то общее, что в самых различных обстоятельствах провокативные действия людей, которые на первый взгляд предстают как антисоциальное поведение, нарушение норм приличия, - при серьезном научном рассмотрении оказываются важным интегрирующим фактором, обнаруживают потенциал позитивных изменений, способствуют разрешению кризиса, стимулируют развитие личности и социального сообщества.
В научной литературе имеется понятие, наиболее полно воплотившее в себе характеристики так понимаемого феномена провокативности. Это Трикстер, являющийся мифологическим персонажем, а если взять шире - метафорой определенной социальной роли, определенного типа взаимодействия с людьми, совпадающего с предметом нашего исследования, поскольку Трикстер - это прежде всего мастер провокаций с неожиданными для окружающих и самого объекта провокации благотворными результатами. Впервые психологический анализ трикстерства предпринял еще К.Юнг, интерес которого к мифологии вытекает из самих основ его психоаналитической теории. Эта линия исследований была продолжена рядом авторов-мифологов (Кереньи, Радин, Платов, Новик).
В работе "Психология образа Трикстера" К. Юнг пишет о Трикстере как о чрезвычайно древней психологической структуре, мифологеме. Он относит этот образ, живущий в коллективном бессознательном, к архетипу Тени ( 24,с.284). Авторы отмечают непредсказуемость и хитрость Трикстера, его склонность попадать "в дурацкие ситуации" и при этом выходить победителем. Платов отмечает свойство Трикстера способствовать "стиранию чувства собственной важности" у окружающих. Пример тому - Локи, аналог Трикстера в скандинавской мифологии, Бог-пересмешник, побратим верховного Бога Одина, знаменитый своей "перебранкой" с Великими Богами, их тотальным охаиванием (23, с.7-21). Все авторы отмечают амбивалентное отношение, которое вызывает к себе образ Трикстера: он одновременно притягивает и отталкивает. Учитывая задачи нашего исследования, особенно важно отметить, что большинство авторов указывают на катализирующую функцию Трикстера и его аналогов в мифологических сюжетах и архаических обществах: только благодаря деяниям Трикстера все ценности обретают свое настоящее значение. Как у противника всяких границ миссия Трикстера - это "внесение беспорядка в порядок, и таким образом, создание целого, включение в рамки дозволенного опыта недозволенного"(24,с.257).
В современной западной цивилизации провокативную функцию в рассматриваемом аспекте призваны выполнять искусство авангарда и молодежная контркультура, а в таких специальных областях, как психотерапия, педагогика и др., провокативные методы воздействия используются в качестве профессиональных методов.
Для выделения основных форм провокации рассмотрим подробнее ее проявления в некоторых из этих сфер.
|
|
|
