 |
|
|
"XI.IX"
L-галерея , Москва
 11-го
марта в L- галерее откроется новый проект программы "ESCAPE" -
"IX . XI ".
По мнению членов программы, 11-ое сентября 2001-го года стали
точкой отсчета третьего тысячелетия.
Создатель "ESCAPE" - Валерий Айзенберг, оказался единственным
представителем московской художественной актуальной сцены, оказавшимся
свидетелем трагедии.
Это дает художникам ESCAPE моральное право говорить о трагедии
от первого лица.
 В
то же время проект посвящен не столько американской катастрофе,
сколько проблеме коммуникации. Ведь очевидно, что оружием террористов
стали не только самолеты, но и средства массовой информации, размножавшие
последствия взрыва в миллионах изображений. Как остановить тотальный
прессинг массовых коммуникаций, тиражирующих человеческую трагедию,
как вырваться из бесконечного информационного потока, вот вопрос,
который ставят перед зрителем "эскаписты".
Выставка включает в себя все актуальные жанры современного искусства:
инсталляцию, комиксы, фотографию, видео, перформанс.
Пресса о проекте:
АРТХРОНИКА # 2, 2002 129-130
Группа Езсаре Рrogram. Х I . I Х
L-Галерея, Москва
 Выставка,
посвященная полугодовщине "американской трагедии", может поначалу
сильно обескуражить. Драматические силуэты горящего ВТЦ, которые
ожидаешь узреть буквально с порога, скромно висят в самом конце
экспозиции, запечатленные в призрачном монохроме на полупрозрачных
пленках. Зато в аванзале крутят странноватый видеофильм о зимне-московских
похождениях некого "фоторепортера". Он ажитирован, целеустремлен,
нелепостью одежд и пантоми-микой святого Вита похож на городского
сумасшедшего и комично загадочен, поскольку следящая камера никак
не желает расшифровать предмет его всепоглощающей страсти. Этот
предмет зрителю покажут в соседнем помещении с нарисованной в
стиле комикс-граффити гигантской аллегорией из атрибутов терроризма
и американского образа жизни. И где этим таинственно ускользающим
"нечто" предстает беспризорная собака неизвестной породы, чьи
запредельные для человеческой логики блуждания по городским просторам
разрастаются в бесконечную фотосерию.
Далее, уже из буклета можно узнать, что таким экстравагантным
образом художники, объединенные проектом Еscape Program (Валерий
Айзенберг, Богдан Мамонов, Антон Литвин, Елизавета Морозова +
Юлия Овчинникова) подводят никак не геополитические, а только
информационные, массмедийные итоги нью-йоркской катастрофы. Подводят,
задаваясь вопросом: как остановить тотальный прессинг массовых
коммуникаций, тиражирующих человеческую трагедию?
 Между
тем избранный авторами вполне "дзенский" способ размышлений при
всем благородстве исходных намерений побуждает думать именно о
геополитике: "новом международном порядке", победоносной "третьей
мировой войне, которой не было", об антитеррористической паранойе,
что стала для них дымовой завесой. Для этой отнюдь не бескорыстной
медийной истерии художники нашли замечательную, во всех смыслах
циничную, "собачью" (напомним, что Собачьей площадью называлось
место в Афинах, где собирались философы-циники) метафору, с очевидным
налетом абсурдистской конспирологии и множеством культурных ассоциаций.
Метафору, на их взгляд, пожалуй, даже слишком сильную и оскорбительную,
отчего пришлось ее всячески разбавлять, исписывая стены отвлекающими
фрагментами безобидно-дурашливых авторских диалогов.
Сергей Епихин
"Живопись невидимая и живопись тотальная"
 В
альма-матер "ХL" - галерее "L" - на Октябрьской улице 11 марта
открылась выставка программы Escape под названием "ХI . IХ". Присутствие
цифры 11 здесь не также неслучайно Выставка ознаменовала полгода,
прошедшие со времни трагических событий в Нью-Йорке. Волей судеб
за день до этого исполнилось 47 лет "самому страшному террористу
всех времен и народов" Осаме бен Ладену, которому американские
спецслужбы упорно вменяют организацию теракта. Но вернемся к Escape.
Кажется, самим участникам до сих пор не ясно, что они собой представляют
- галерею, группу художников или, как они сами себя называют,
"программу". Впрочем, это не помешало "эскапистам" за 3 года пройти
путь от шайки аутсайдеров до одной из самых активных боевых единиц
в московском искусстве. Достаточно сказать, что программа набрала
наибольшее число голосов при обсуждении будущих участников майских
"Мастерских Арт-Москвы".  Секрет
продвижения Искейп достаточно прост - постоянно заявляя о своем
противостоянии институциям и кураторам, "эскаписты" с успехом
использовали ноу-хау своего едва ли не самого главного оппонента
Марата Александровича Гельмана. Я имею ввиду, искусство РR, или,
можно сказать, P-арт. Вот и в этот раз группа сделала достаточно
выверенный с точки зрения саморекламы жест - темой было выбрано
главное событие года - нью-йоркская катастрофа. В то же время
была выдержана пауза, когда шумиха в прессе улеглась, а шум в
головах еще нет. Было найдено и оправдание - Валерий Айзенберг,
основатель программы, единственный московский художник, оказавшийся
свидетелем трагедии. Правда, сама выставка не столько о Нью-Йорке,
сколько о Москве. Сюжет тоже беспроигрышный и , как верно заметил
философ Пензин, напоминающий американский боевик: частная жизнь
"простого человека" на фоне глобальных исторических событий. Центром
экспозиции, помимо несколько декоративно экспонированных фотографий
башен-близнецов, стала фотосерия, демонстрирующая погоню авторов
за бродячей московской собакой.  На
огромном экране демонстрировалось, как Антон Литвин в красном
боксерском шлеме бежит куда-то, непрерывно фотографируя, а на
небольших фотографиях, опоясывавших зал, становился понятен объект
преследования - собака. По мысли авторов, это животное обитает
на границе между миром цивилизации и все еще дикой природы. Тотально
зло, как считают художники - это непрерывный поток массовой коммуникации.
Именно она и стала главным оружием террористов. Художник должен
совершить символический жест разрыва, и это происходит - художница
Лиза Морозова пишет письмо собаке прямо на куске колбасы. Зверь
может потребить сообщение только буквально - съесть его. Но и
сама Морозова уподобляется на вернисаже собаке - она пишет короткие
записки к самой себе и тут же на глазах пораженной публике поглощает
их. Фоном для инсталляции послужила выполненная в стиле комиксов
графика, где портреты членов программы идут вперемешку с образчиками
американско1 мифологии. Аранжируют проект большие белые бумажные
"пузыри" с текстами авторов, например: "Мне все равно, какая получится
выставка, главное - чтобы все пришли". (Валерий Айзенберг). Сплетни,
склоки, взаимные обвинения становятся такой же частью мифологического
пространства, как и эфемерные башни, Микки-Маус и прочее. Проект
вызвал разноречивые оценки экспертов. Так например, Иосиф Бакштейн,
Елена Елагина и Сергей Епихин высоко оценили экспозицию. В то
же время сотрудник ГЦСИ Евгения Кикодзе посчитала проект сумбурным
и употребила даже термин "русская каша".
 При
этом проект, в отличие от предыдущих работ "Escape", действительно
выявил ослабление коллективной работы и усиление индивидуальных
позиций. Такая ситуация вызывает беспокойство, особенно, если
учесть, что искейпу предстоят крупные выставки в Лондоне, на Арт-Франкфурте,
а также в Вене.
Богдан Мамонов 13.03.02 (www.polit.ru)
Время новостей, 14.03.02.
ВЛИПЛИ В СЮЖЕТ
Американская трагедия как экзистенциальный ребус
 Художники
"Программы Еsсаре" открыли свою выставку в L-галерее 11 марта.
Выставка посвящена фантомному пространству, создаваемому вездесущими
средствами массовой информации. По мысли художников, планетарные
трагедии нисколько не меняют в них ход обыденной жизни, а отчаянные
экзистенциальные месседжи тонут в безбрежном океане мирской суеты.
Шесть месяцев спустя вполне допустимо выдать плоды художественной
рефлексии. Прямые напоминания - четыре листа-свитка с ксерокопиями
газетных фотографий падающих башен (в одном зале) и аудиозапись
передач нью-йоркского информационного радиоканала, непрерывно
рассказывающая о событиях 11 сентября 2001 года (в другом). С
этого дня, по мнению "эскейпов", пошел реальный отсчет третьего
тысячелетия. Но выставка, собственно, не об этом. Дешевого пафоса
в позиции и высказываниях художников, обнаружить, к счастью, не
удается. И хотя один из участников "программы" Валерий Айзенберг,
находясь в Нью-Йорке, оказался непосредственным свидетелем катастрофы,
даже этот факт используется в проекте лишь формально. Просто дает
некое моральное право раскручивать сюжет экспозиции в глобальном
масштабе.
Сюжет, надо сказать, действительно глобален. Состоит из нескольких
визуальных и содержательных уровней, которые требуют всматривания
и вдумывания. Проследуем за зрителем, вошедшим в L-галерею. Сначала
на дальней от входа стене он видит неподвижную проекцию вечернего
городского пейзажа. Все как обычно: дома, светофоры, красивое
предзакатное небо. Пройдя по коридору к первому залу, зритель
видит две видеопроекции - одну зеркальную, в боковом стекле "тамбура",
другую - на стене зала. Вполне резонно решив повнимательнее отнестись
не к отражению, а к первоисточнику, зритель проходит в зал и пытается
вникнуть в сюжет видеоповествования. Удается это не сразу. Совершенно
непонятно, что за странный человек бежит по старомосковской пересеченной
местности, прячась за столбами, деревьями, углами, машинами и
постоянно щелкая фотоаппаратом. Не находя ответа, зритель начинает
вслушиваться в аудиотекст, надеясь получить комментарий к происходящему
на экране. А комментарий на чистом американском языке, относится
как мы уже знаем, к совершенно другим событиям. Зритель тоже со
временем это понимает, но происходит это лишь после того, как
он "всплыл на поверхность", вырвавшись из плотного захватывающего
событийно-информационного поля совершенно неясного содержания.
С некоторым облегчением зритель переходит во второй зал, где его
встречают знакомые изображения разрушающихся "близнецов". Хоть
тут ясность. Да, этого мы насмотрелись в журналах, газетах и по
телеку. В курсе, в общем. И что же тут можно добавить? Зритель
почти разочарованно замечает, что добавок и приправ по стенам
- хоть отбавляй. Здесь и целый фриз каких-то фотографий, тянущийся
по периметру всего зала, и черно-белые рисунки, напоминающие комиксы,
и красной краской написанные тексты довольно приватного содержания.
Столь дотошно сработанная мешанина продолжает интриговать. В окончательное
замешательство зрителя приводит девушка, которая сидит на красном
стуле и что-то пишет в маленьком блокнотике. Написав несколько
фраз на листочке, девушка (Лиза Морозова) листочек отрывает и
неторопливо его прожевывает. Потом вскакивает, хватает стул и
бежит в другое место. Садится, пишет, отрывает, прожевывает. Вскакивает,
бежит... И так в течение часа. За девушкой, как и за другими членами
"Программы Ехсаре" (Антоном Литвиным, Богданом Мамоновым и уже
упомянутым Валерием Айзенбергом) носятся несколько фото- и видеорепортеров.
Зрители бегают за этой кучкой и пытаются понять, что же те снимают.
Если представить себе, что дотошный зритель сам разгадал ребус
выставки - XI.IX - или, отчаявшись, расспросил авторов о замысловатых
связях, то картина вырисовывается следующая. В экспозиции пересказан
бытовой сюжет: события в Нью-Йорке нисколько не мешали Литвину
и Мамонову обсуждать насущные художнические планы участия в очередной
выставке (это отражено в рисунках и текстах второго зала). По
прошествии какого-то времени Литвин и Морозова сошлись на том,
что бездомная городская собака - последний свободный персонаж
в общественном пространстве и наиболее подходящий образ для демонстрации
бессмысленной погони "за свежаком" по инерции функционирующих
журналистов (фоторяд, видеоряд, перформанс). Комиксное панно Мамонова,
изображающее гибнущий самолет, населенный всевозможными масс-героями
(от Микки-Мауса до Бен Ладена), - апофеоз всеобщего безумия, и
фантазийно-голливудского, и реального политического.
Единственный незапланированный эффект вернисажа- влипание в сюжет
очередного эшелона "документаторов", снимающих выставку для публикации
в СМИ. За неимением других сенсаций, она станет самой горячей
новостью. И ничего, что авторов можно уподобить той последней
собаке. Собака ведь тоже в дело уже пошла.
Юлия Овчинникова
Еженедельный Журнал, 19 марта, 2002, с. 68
XI. IX. Инсталляция программы ESCAPE
Искусство - это не статья в газете, даже когда одним из экспонатов
выставки является увеличенный до размеров шторы фрагмент газетной
полосы, а у самой выставки есть вполне газетный повод. Потому
инсталляция в L-Галерее, приуроченная к полугодичному "юбилею"
трагедии 11 сентября, пытается уклониться от фактической стороны
дела, ограничившись лишь этой выбранной наобум гигантской страницей
газеты и двумя - такого же размера - фотографиями взрывающихся
башен. В остальном - отказ от логического изложения событий, не
поддающихся логическому изложению.
Ревизия циничных законов массмедиа - одна из задач выставки "XI.
IX". Занимающий всю стену галереи рисунок тушью участника арт-программы
Е5САРЕ Богдана Мамонова, сделанный вполне в духе американского
комикса и населенный наряду с бен Ладеном и Бушем-младшим его
типичными героями, является как раз вызовом правилам бульварного
повествования. Это комикс, сошедший с ума; комикс, взорвавшийся
вместе с небоскребами Всемирного торгового центра. Комок разномастных
персонажей изображен внутри летящего самолета, но так и норовит
вылезти за его пределы. И вообще за пределы бумажного листа.
Впрочем, на выставке есть еще одно мамоновское подобие комикса,
дисциплинированное и фактографически достоверное. Рисунок и текст
передают телефонный разговор между автором и другим членом Е5САРЕ,
Валерием Айзенбергом, как раз в сентябре оказавшимся в Нью-Йорке.
Но художники говорят обо всем, кроме того, что ожидает услышать
от них зритель. Патологическая нормальность речи (Мамонов и Айзенберг
обсуждают перспективы продажи в Америке картины Мамонова) камуфлирует
психологический шок, зияющий провал сознания.
Если сознание пробуксовывает, то его заменяет подсознание, как
в случае комикса с перенаселенным самолетом. Если газетный стиль
бесполезен и циничен, на помощь приходит метафора. Как в случае
фото- и видео-перформанса Богдана Мамонова, Антона Литвина и Лизы
Морозовой, являющегося основной частью выставки. Троица имитировала
атмосферу тотального и абсурдного страха, целый день гоняясь по
городу за бездомной собакой. Точнее, просто следуя за ней и фиксируя
на фотоснимках каждый ее шаг. (На экране, перегораживающем вход
в зал, Антон Литвин беспрерывно бежит за ней с фотоаппаратом,
а фриз из этих фотографий тянется по всему периметру зала L-Галереи.)
Как ни странно, собака почувствовала слежку, а фотографии передали
ее эмоции. Эмоции, в чем-то похожие на эмоции американцев, вдруг
лишившихся покоя в собственной стране.
Впрочем, чужая душа - потемки, заглянуть в которые неспособны
ни журналистика, ни искусство. Хотя искусство в силах приблизиться
к ним. Первый - пустой и темный - зал инсталляции с безостановочно
звучащей нечленораздельной записью американских радионовостей,
привезенной Айзенбергом, есть, вероятно, буквальная метафора этих
потемок. С беспрерывным гулом в голове - от ужаса, смятения, напряжения.
Одновременно обессмысленный радиогул - еще и инсценированная художниками
капитуляция массмедиа, отказ от демонстрации собственных всевластия
и всезнайства. Бессильных перед вдруг образовавшейся пустотой.
Выставка "XI. IX" начинается с проекции на стену слайда голубого
неба. Просто неба, которое еще недавно загораживали башни-близнецы.
Александр Панов (Федор Ромер)
БЛИЗНЕЦЫ (фрагмент текста)
Ваня вешал Митьку после того, как тот его "достал". Митька - большой
кот-акселерат. Есть ещё другой, точнее другая - его мать, с которой
Митька делал котят. Ваня их периодически топил.
Кот метил везде, включая постель, орал, как резаный, выл мужским
басом. Митька Ваню достал и Ваня пытался его повесить.
- Я связал ему лапы и - петлю на шею. Дёрнул, но шнурок треснул.
Не судьба, второй раз я не вешал. Это только в России, если верёвка
рвалась, то повторяли и так далее, пока… Грех, экзекуция. Так
было с Пестелем.
- Ты, когда вешал, то жалел его, поэтому и не получилось.
- Плохо мне было, жить не хотелось. А ты слышал, что один эмигрант
убил беременную жену, сына и родителей. Потом сбежал и прихватил
с собой трёхмесячного ребёнка?!
- Он его тоже потом убил и сообщил в полицию, где оставил коробку
с разрезанным трупиком.
- Америка даёт о себе знать. Кстати, американцы уже продают открытки
горящих Близнецов! Они уже делают деньги на этом. Они звонят родственникам
пропавших и предлагают обломки Близнецов! Блядь!
Сразу после коллапса Йося позвонил и сказал, что неделю не будет
выходить на работу. Это был прекрасный повод. Всю неделю он смотрел
новости и пил. Ваня пить не умеет. После второй рюмки он перестаёт
держать голову. На второй день запоя Йосе приснился близнец, его
близнец, который старел в два раза быстрее, чем он сам. Его сон
напоминал голливудский сюжет, где героя забыли в заморозке на
50 лет. Затем разбудили, но он очень быстро стал стареть, буквально
на глазах. Но всё же, ему хватило времени, чтобы найти свою любимую
как раз к тому моменту, когда их возраст сравнялся, не раньше.
Опять happy end.
Ваня любил Йосю и говорил, что с ним рядом спать не возможно,
даже в обычные периоды - он вскрикивает, приподымается, выпаливает
длинные фразы. Ребёнок.
- Да, он и в Москве ничего не делал, только спал. Дни напролет.
А здесь ему снится Марьина Роща. Такую квартиру потерял! Снятся
его друзья, вернее те их фигуры, которые он придумал, и они заполняют
его сны не соответствующими реальности конфигурациями. Чистыми
фантазиями.
На третий день я увидел шов у Йоси на лбу.
- Мы смотрели телевизор. Всё время повторяли второй самолёт. Ваня
отрубился и проспал до 4-х. Потом я купил ещё бутылку коньяка
и выпил, ну, стаканчик - не мог оторваться. Пошёл провожать Ваню,
а дальше не помню. Включился, когда зашивали.
На четвёртый день Ваня побрил голову, чтобы удобно было носить
платок в виде звёздно-полосатого флага. А вечером я застал напряженную
пустоту в квартире. Таня приглушенным голосом рассказывала Йосе
по телефону, что на Ваню упала труба с мусором и он в больнице.
Труба забилась, и он решил ее пробить снизу. Цепи оборвались,
и с высоты второго этажа она упала на его спину. Ноги привалило.
Так Ваня и лежал ничком. Говорить не мог. Когда подняли трубу,
он как-то медленно вытащил ноги. Вызвали босса. Он приехал, прибыли
пожарные, потом ambulance, потом police. Пожарные его не переворачивали,
а положили сверху носилки, прикрепили тело и перевернули. Софа
была у него в больнице. Сказала, что три позвонка сломаны, головой
поворачивает. Сделали обследование. Стоит $1500.
Утром Ваню привезли.
- Я не знаю, что это было. Транс? Кома? Шок? Но мне казалось,
что я нахожусь в горящем танке и не могу выбраться, не могу открыть
нижний люк.
Когда-то Ваня служил в танковых войсках.
- А потом меня засунули в огромную трубу и прикрепили разные провода,
был какой-то звук и три пика, точно, сколько треснутых позвонков.
Провели полное обследование, объемный рентген - все тело медленно
крутилось. Ничего больше не нашли.
Быстро зашел Толя. Он был странно возбужден. Принес переносную
подставку для стариков-инвалидов (четырехопорный столик без столешницы
с двумя колёсиками). Ваня сидел с суровым лицом за столом, неестественно
выпрямившись, с палкой в руке, как египетский Бог. Ивонна гремела
на кухне.
Толя нервно тыкал Ване подставку и говорил, что она низковата,
а вот для его мамы была в пору. Поэтому Ваня должен опираться
больше одной рукой, а вторая лишь для поддержки и перестановки
подставки дальше при следующем шаге. Это же намного удобнее, чем
обычная палка. - Мама просто летала, я был очень удивлен. Так
быстро перемещалась!
Ваня медленно поднялся, не сгибаясь, оперся двумя руками и его
пронзила боль. Явно, подставка была низка и требовала небольшого
наклона, сгиба поясницы, именно там, где были треснуты три позвонка.
Толя помог Ване опять застыть на стуле.
Ваня отказался от подставки и сказал: - Я уже не могу ни сидеть,
ни стоять.
Толя обиделся и стал увлечённо говорить, что придумал, как усовершенствовать
эту передвижную инвалидную штуку - нужно поставить колеса сбоку,
а не спереди. Он решил подать на патент.
Чтобы вывести разговор из тупика я спросил Ваню: - Ты пил травку?
- Да.
- Ну и…?
- Много газов вышло и несколько твердых сухих шариков.
- Да ты что! Это хуйня!
- А то вообще ничего не было!
- Надо пить еще раз. Все должно выйти.
- У меня было однажды, говорит Толя. Мне сделали рентген. Я не
срал неделю и превратился в мешок с дерьмом. Толя показал на место
своего живота и "нарисовал" пальцем зигзагообразную линию - все
было забито.
- Ваня, тебе нужно полное освобождение желудка.
- Но у меня уже не давит и я ничего не ел неделю.
- Это тебе кажется. Надо еще раз. От запоров развивается меланхолия,
а тебе нужен оптимизм, чтобы срослись позвонки. Нужно поставить
клизму. Весь 19 век прошел под флагом кровопусканий, слабительных
и клизм.
Ивонна, увидев в моих руках double paсk of еnema, засмеялась.
Я закричал: "Чего ты смеешься!? Это серьезно! Мне уже пришлось
делать один раз в этом месяце! И ты, Ваня, сам не сможешь. Ты
еще сможешь лечь на бок и подогнуть колени, но дотянуться рукой
и выдавить - нет! Пусть Ивонна сделает.
Вечером я увидел Ивонну, сидящую на Ваниной постели, вытянув ноги,
лицом к нему. Она массировала ему живот и слушала, что творится
у него в желудке после принятия сильного слабительного.
Ваня говорил: - Все едут сюда. С нового года это будет стоить
$10000. Они в России все думают, что двойная желтая полоса на
авеню сделана из литого золота. Приедут наковыряют и обратно.
Пришла озабоченная соседка.
- Ни в коем случае не лежать на мягком. Ты должен лежать на доске.
У тебя спина!
Она появилась, бесшумно как ветер, и долго говорила вялым голосом.
- Что творится в Манхеттене! Все перекрыто. Что-то ужасное. Как
будто начинается третья… Не дай бог. Летают шелестящие пакеты,
свертки, упаковки, пластик, бумага, картон, ткань, целлофан. И
все молчат. Кричат только полицейские и машины. Кроме трещотки,
они издают звуки, похожие на стоны раненого соловья и уханье истерзанной
кукушки. Раньше, по выражению лиц, одежде, направлению движения
можно было понять, куда все идут. Теперь, они слепые. Как будто,
выгорело обычное зрение. Ветер крутит чёрное, слабо клубящееся
облако, похожее на непрерывно растущую из земли тучу. Он меняется
и толстый шлейф тяжёлого дыма, тяжёлого из-за большой концентрации
сильно размельчённых твёрдых частиц тянется, стелется по земле,
медленно вращаясь вокруг своей горизонтальной оси. Шлейф не может
оторваться от поверхности земли, а только вращается по часовой
стрелке или против. Весь Даунтаун эвакуирован, мосты и туннели
закрыты. Половину электронных реклам на Time Square превратили
в волнующиеся электронные флаги. За один день было продано 50000
настоящих флагов разных размеров. Люди ходят со свечами и строят
из них неподвижные костры-пирамиды, используя, как подставки всё
что находят, пластмассовые и картонные ящики, бутылки, банки из-под
кока-колы. Union Square превратилась в светящиеся скопления свечей,
выстроенных группами на асфальте. Формы этих светящихся и колеблющихся
полей, напоминают прямые и согнутые фигуры лежащих людей с раскинутыми
или согнутыми руками и ногами, без ног или рук - трупы в разных
позах. Тысячи крыс вышли из сабвея на поверхность и санитарные
службы не успевают насыпать яд вокруг сплющенных Близнецов. На
границе с закрытой зоной беспрерывно курсируют полицейские на
автомобилях, мотоциклах и пешком. Из ambulances выглядывают сосредоточенные
лица. Не ясно кого они перевозят, мёртвых или живых свидетелей?
Многие звонят на сотовые телефоны потеряных людей, звонят на тот
свет. Я слышала, что в России нувориши кладут в гробы своих родственников
сотовые телефоны, а затем звонят им, и слушают длинные гудки.
Но ведь, можно попасть не туда и услышать голос с того света!
Так же бесшумно она вышла беспрерывно говоря: Извините меня, извините!
Кажется, от сотворения мира гудит установленный во дворе промышленный
вентилятор. Пол в Ваниной квартире постоянно вибрирует.
- Ваня, посмотри, она же сумасшедшая, какая третья мировая! Это
обычная еврейская паника. Какая туна для кошек, какая собака?!
Она пришла потому, что перед этим сказала себе: нужно проведать
Ваню, это будет по-христиански. О, черт! По-интеллигентски. Пришла,
начала соболезновать. Теперь нервозное состояние в квартире. Она
невротичка, а может, у неё маниакально-депрессивный психоз.
Вечером пришёл Ван Доллар, сосед-китаец, но вместо летающего вверх-вниз
музыкального шарика у него в руках была христианская икона, по
полю которой бегали несколько малиновых огоньков. Мне и раньше
казалось, что святой дух малинового цвета.
Я вышел на улицу.
Проехал безногий в коляске, к которой прикреплён флаг. Затем,
кореец на костылях, в которых на перемычках-перепонках растянуты
флажки. Прогремел tow truck, обвешанный флажками, как ёлка игрушками.
А за ним на боку garbage-трака я увидел отпечатанную картину -
Статуя Свободы среди падающих небоскребов.
Я спустился в сабвей. В вагоне напротив меня сел человек в свитере
с короткими рукавами, в джинсах и кроссовках. На вид чеченец.
Под сидение он поставил белый пакет. Я бы не обратил на "чеченца"
внимания, если бы не резкие, разрывные, щёлкающие звуки с разной
периодичностью идущие из головы, точнее изо рта. Звуки, спрятанные
за губами. Жуя жвачку, он надувал резиновые шарики внутри за закрытыми
губами и щёлкал ими очень громко. Иногда были слышны скрипящие
звуки. Причём голова его была свешена. Но за мгновение до щелчка
она резко дёргалась и принимала вертикальное положение.
Всю вторую неделю порывами тянуло дерьмом. Причём, вдруг, и в
любом месте. Обычно запах длился две минуты. Характер запаха соответствовал
тому, что тянется за проезжающим garbage-траком - запах перемолотого,
придавленного, пережатого, но не засохшего, ещё живого. Казалось,
запах возникал из "ничего". То есть, он существовал всегда, сам
по себе и просто проявлял себя или нет по своему желанию. Но была
одна странность. Мои передвижения по городу были абсолютно хаотичны.
Запах возникал в любом месте. Как он мог знать моё местоположение?
Чтобы проверить, я спрашивал у прохожих, и они отвечали: - Да,
это запах garbage-трака. В то же время, можно допустить, что где-то
есть источник запаха и ветер, периодически меняя направление,
просто переносит его в определённое место. То есть, ветер, точно
как я, хаотично меняет направление. Так обычно бывает на острове.
Так должно быть. То есть, Я и Запах часто случайно встречаемся.
5000 трупов должны издавать сильную вонь. Вначале был запах пепла.
А этот, новый, слишком часто возникал и пропадал. Странно, даже
на острове не может ветер так быстро меняться.
Валерий Айзенберг
|
|
