"Русская культура универсальна"
"Программа Escape" художественная группа
Текст: Анна Матвеева, фото: Игнат Данильцев

«Программа Еscаpe» - это имя, за которым скрываются трое мужчин и девушка. Валерий Айзенберг, Антон Литвин, Богдан Мамонов и Лиза Морозова. Они помогают гражданам разных стран обрести внутреннюю Родину (на ярмарке современного искусства «АРТ-Франкфурт»), приглашают попить чаю с мертвецами (на московской выставке «Арт-Манеж») и вместо картин выставляют живую стриптизершу, танцующую вокруг шеста (Фестиваль «АРТ-Клязьма»). Они - в списке самых известных художников России, В 2005 г. они достигли величайшего триумфа, какой только может быть в жизни современного художника: представляли Россию на венецианской Биеннале - самом статусном АРТ-мероприятии наших дней, чемпионате мира по искусству.
В Венеции Еscаpe показали видео, которое реагировало на зрителя: как только человек входил в затемненную комнату, четыре персонажа на экране - трое мужчин и девушка - делали шаг ему навстречу. Когда в зале набиралась критическая масса людей, гремел выстрел, и четверо падали в снег. На наши вопросы Escape отвечают все вчетвером, перебивая друг друга и пускаясь в споры.

-Как родился ваш проект для Венецианской биеннале и что он означает?

Валерий Айзенберг: Там должен был быть совсем другой проект! Мы придумали большую сложную историю о небе и ангелах. Она должна была осуществляться в трех залах. В первом мы хотели раскрасить стены в цвет неба с облаками, а в облаках должны были летать тушки цыплят с распростертыми крыльями, изображающие ангелов. Нам хотелось дать ответ венецианским храмам, где стены и потолок пестрят ангелами. Во втором зале должны были показывать видео, где посреди снежного поля человек пытается взлететь, а в третьем зале должно было быть совсем темно, высвеченными остались бы только четыре фотографии, на каждой из которых человек делает движение из крестного знамения: один достает расческу из нагрудного кармана, второй отбрасывает челку, третий застегивает ремень, четвертый сдувает пылинку с плеча. Это должен был быть проект о существовании веры в современном мире, о том, чем мы были и куда пришли, он должен был возвращать людей к добру. А потом вдруг оказалось, что его невозможно реализовать - не хватало ни времени, ни денег...
Лиза Морозова: ...И нам сказали, что за три дня мы должны придумать тридцать других проектов. И мы это сделали! Из тридцати проектов мы выбрали самый интерактивный.
Богдан Мамонов: Идея интерактивности доминирует в нашей работе. Мы считаем, что произведение искусства должно вступать в контакт с конкретным человеком. Мы организуем такое пространство, в котором зритель оказывается перед выбором. В Венеции поначалу люди почему-то боялись входить в наш зал с видеопроекцией, толпились снаружи. Но если они все остаются снаружи и боятся сделать шаг, то художники на экране тоже остаются неподвижны, и ничего не происходит!

- К современному искусству часто предъявляют претензии, что оно непонятно обычному человеку. Вы согласны с этим утверждением и стараетесь ли сделать свое искусство понятным зрителям?

Б. М.: Да, нам жалко зрителя, который обнаруживает, что не может чего-то понять. Но, с другой стороны, задача и заключается в том, чтобы человека в некотором смысле выбить из колеи, из привычной системы его жизненных ценностей и ориентиров, заставить выйти в пространство, извините, экзистенции. В этом и заключается смысл искусства вообще - покинуть свой обыденный мирок.
Л. М.: А я убеждена, что всегда можно любой самый сложный проект объяснить очень просто. И даже самый неподготовленный зритель почувствует некоторую идентификацию с произведением, с художником. Потому что они оба люди. И зритель скажет: «А, я понял!»
Я считаю также, что само состояние непонимания - нормально. Больше того, это и есть язык современного искусства. Когда ты чувствуешь, что не понимаешь произведение, - ты его понимаешь, может быть, больше, чем тот, кто уверен, что все понял. К этому состоянию просто надо привыкать и учиться с ним жить. По образованию я психолог и считаю, что психологически современное и современное искусства похожи, потому что природа обоих интерактивна. В основе их восприятия лежит общая психотехника, и в том и в другом слу-чае требуется некоторое внутреннее усилие. И неважно, куда именно оно обращено - к Богу, искусству или к самому себе.

-В Венеции вы представляли Россию. Ваше искусство отражает специфически русскую тему или говорит на интернациональном языке?

Б.М.: Мы работаем в русле очень русской и очень национальной традиции, которая основывается на взаимосвязи космического начала и обыденного опыта человека. Эта традиция восходит к отечественной литературе XX века, прежде всего к Гоголю, а от Гоголя она, безусловно, ведет к религиозному опыту. Например, Серафим Саровский смотрел на три картофелины и начинал плакать, потому что они напоминали ему о тайне Троицы. Он понимал взаимосвязь повседневного и трансцендентного. Мне хочется думать, что мы находимся в этой традиции.
В. А.: А я не согласен. Это традиция не российская, а всечеловеческая. Да, наша практика скорее интернациональна, Б.М.:Я бы сказал, что никакого противоречия между нашими словами нет. Потому что русская культура по определению универсальна.